Один писатель, желающий, чтобы его читали, сказал: «Я не знаю пристрастий моих читателей, поэтому работу со своими читателями я свёл до минимума — я с ними не работаю вообще».
10 место: Чарльз Диккенс каждый день выпивал по поллитра шампанского. Чтобы поднять свою популярность на новый уровень, он решил выступать с лекциями. А где лекция — там и последующая встреча с читателями! Как же тут без шампанского! Кроме того, личная жизнь Диккенса отличалась крайней беспорядочностью. Далее...
Твоему вниманию предлагается в высшей степени антипедагогическая статья о том, что быть двоечником - не стыдно, а иногда и почетно. Доказательство - десять гениев-двоечников. Только не показывай это своей учительнице. И вообще положи на место папин журнал!
Открывает нашу галерею случай классический и закоренелый. Шалопай Уинстон, старший сын аристократических родителей, испытывал неприязнь к процессу образования с самого юного возраста. В своих мемуарах он вспоминал: «Впервые образование предстало передо мной в виде зловещей фигуры гувернантки, появление которой было анонсировано заранее. К этому дню надлежало тщательно подготовиться посредством изучения книги «Чтение без слез» (в моем случае название явно не сработало). Каждый день мы с моей няней в муках продирались сквозь книгу, причем я находил этот процесс не только ужасно утомительным, но и абсолютно бесполезным. Мы так и не добрались до конца, когда роковой час пробил и гувернантка появилась на пороге детской. Помнится, я сделал то, что до меня в схожих обстоятельствах делали сотни угнетенных страдальцев: ушел в бега». В девять лет образование окончательно настигло нашего героя: он был определен в частную школу св. Георга в Аскоте. Вот там упрямый мальчишка по-настоящему понял (причем не столько умом, сколько иными, менее благородными частями тела) почем фунт лиха в системе английского образования. Двоечников в Аскоте били регулярно и от души, а Уинстон стабильно находился в хвосте класса. Не то чтобы он был безнадежно туп: учителя регулярно находили его в каком-нибудь укромном уголке с книжкой не по возрасту. Однако учить уроки, работать на занятиях и вообще хоть как-то стараться Черчилль категорически отказывался. Спустя два года с начала занятий лорд Уинстон продемонстрировал практически нулевой прогресс на экзаменах, и родители забрали его домой. Впрочем, ненадолго. В тринадцать лет страдальца снова отдали в частную среднюю школу Хэрроу. К этому времени он уже кое-как научился имитировать процесс сдачи экзаменов, так что двойки сменились тройками. Однако Черчилля по-прежнему считали одним из самых слабых учеников: его вместе с остальными «тупицами» в классе даже отстранили от изучения латыни и древнегреческого, назначив вместо этого дополнительные занятия по родному языку. Учитывая, что двоечник Уинстон впоследствии получил Нобелевку по литературе, они, кажется, пошли на пользу. Далее...
О своей жизни Чехов писал скупо, без охоты и достаточно официально. "У меня болезнь: автобиографофобия, - "признавался" он в 1899 году. - Читать про себя какие-либо подробности, а тем паче писать для печати – для меня это истинное мучение". Но множество записных книжек писателя, его писем, воспоминаний о нем современников и фотографий - материал более чем достаточный, чтобы открыть для себя Чехова. Это помогут сделать сто фактов о жизни писателя, которые РИА Новости будет ежедневно, начиная 29 января, публиковать в рамках проекта "Чехов 2010".
Факт № 100. «Было поистине изумительно то мужество, с которым болел и умер Чехов!», - сказал Бунин после его смерти
Со своей болезнью Чехов жил долгие годы, казалось, что она то отпускала его, то, наоборот, подступала все ближе.
Многие современники Чехова в своих воспоминаниях не раз подтвердят одну и ту же мысль: Антон Павлович никогда не говорил о своей болезни и не жаловался на здоровье, даже в самые тяжелые моменты делая вид, что все в порядке, и боясь расстраивать близких и друзей.
"Он даже и вида не подавал, что ему плохо. Боялся нас смутить... Я сам однажды видел мокроту, окрашенную кровью. Когда я спросил у него, что с ним, то он смутился, испугался своей оплошности, быстро смыл мокроту и сказал: Это так, пустяки. Не надо говорить Маше и матери", - вспоминал брат Чехова Михаил Павлович об эпизоде, случившемся за несколько лет до смерти Чехова.
А вот что писал Чехов Суворину: "Я на днях едва не упал, и мне минуту казалось, что я умираю. Быстро иду к террасе, на которой сидят гости, стараюсь улыбаться, не подать вида, что жизнь моя обрывается… Как-то неловко падать и умирать при чужих".
А Левитан писал в письме Илье Репину так: "Сердце разрывается смотреть на Чехова - хворает тяжко, видно по всему - чахотка, но улыбается, не подает вида, что болен. Интересно, знает или не знает правду? Душа за него болит".
Находясь в Баденвейлере, Чехов писал маме и сестре: "Здоровье мое поправляется, входит в меня пудами, а не золотниками", "Здоровье с каждым днем все лучше и лучше"... Меж тем силы оставляли его с каждым днем.
В статье, напечатанной в немецкой газете после смерти Чехова, его лечащий доктор Эрик Шверер писал: "Он переносил свою тяжелую болезнь, как герой. Со стоическим, изумительным спокойствием ожидал он смерти. И все успокаивал меня, просил не волноваться, не бегать к нему часто, был мил, деликатен и приветлив".
"Было поистине изумительно то мужество, с которым болел и умер Чехов! ", - позже скажет о нем Бунин. Далее...