Расскажу вам одну историю.  Мне захотелось сходить на бейсбольный матч. На бейсбол я ходить люблю. Помню, еще трехлетним шлепал на стадион с дедушкой. Правда, теперь все чуточку иначе: прихожу, усаживаюсь, и тут на табло появляется мое имя. Ничего дурного я в этом не нахожу: так уж люди устроены. Но в тот раз имелась одна загвоздка. Матч проходил днем, а вечером мне надо было кое-где быть по делам. Я решил, что приеду на стадион заранее, понаблюдаю за разминкой, посмотрю один-два иннинга. Но мне не хотелось привлекать внимание к тому, что я не досидел до конца матча. Понимаете, спортсмены тоже артисты. Вообразите, что подумают, если на Бродвее в первые же минуты какого-нибудь спектакля я у всех на глазах встану и покину зал? Я рассудил так: приеду, займу свое место на трибуне, а потом постараюсь незаметно слинять. Но при этом как-то запамятовал, что женщина, с которой я иду на матч, — такая же знаменитость, как и я. Подъезжаем к стадиону. Вылезаю из машины, спрашиваю охранника: «У нас не найдется в багажнике какой-нибудь старой шапки, а?» Он посмотрел, достал какую-то шапку и очки, а потом говорит: «Эй, Аль, ты только погляди, что здесь валяется! Старая борода!» Ну я ее и нацепил. Где только была моя голова! Пришли на стадион, игра начинается, и вдруг все люди на трибунах начинают оборачиваться в мою сторону. Телекамеры поворачиваются в мою сторону. Все, кто на поле, оборачиваются в мою сторону. «Что за черт? — думаю. — У меня же борода». Конечно, дело было в моей спутнице. Все бы ничего, но вдруг чувствую: борода сползает. Положение идиотское. Что теперь делать? Отцепляю бороду — а что я еще мог? И разумеется, все это попадает в одиннадцатичасовой выпуск новостей: «Интересно, зачем Аль Пачино пошел на стадион, нацепив фальшивую бороду?» Эту бороду нужно поместить в музей проколов. Увидев себя в новостях, я посмеялся, но выводы сделал. Больше такое не повторится. Куда бы меня ни занесло, я везде появляюсь в качестве самого себя.

Когда я был мальчишкой, моя прабабушка иногда дарила мне по серебряному доллару. Она всегда была со мной очень ласкова. Когда она вручала мне монету, вся остальная семья каждый раз вопила хором: «Нет! Нет! Не-е-е-е-т! Не давай ему серебряный доллар!» Это говорилось всерьез — ведь мы были страшно бедны. И как только монета оказывалась у меня в руках, все принимались орать: «Верни! Отдай назад!» — и мне становилось неудобно за то, что я взял подарок. Далее...

Имя

Как известно, Кристина Орбакайте назвала свою новорожденную дочь Клавдией - в честь любимой певицы своей мамы Клавдии Шульженко, которую сама Алла Пугачевой считает своей крестной на эстраде. Однако не все знают, что в звездном семействе традиция называть девочек именем любимой артистки началась с самой Аллы Борисовны. В те времена пол ребенка можно было узнать только при его рождении, и ожидавшие сына супруги Пугачевы, увидев девочку, решили дать ей имя Алла в честь актрисы МХАТа Аллы Тарасовой. По прошествии стольких лет можно с уверенностью сказать, что Зинаида Архиповна со "звездным" именем не ошиблась, ведь ее дочь остается самой известной артисткой в стране уже не один десяток лет.

Прозвища

В детстве Алла Пугачева, которую отец воспитывал в строгости и без лишних сантиментов, во дворе имела репутацию боевой девчонки, всегда готовой постоять за себя и за других.

Наверное, за эту способность к немедленным боевым действиям в случае опасности, будущую звезду прозвали Фельдфебель - по-русски это звание соответствует старшине. А в школе рыжеволосую Аллу дразнили Шая - все из-за того, что она вступалась за рыжего мальчишку по прозвищу Шая - так кличка перекочевала и к самой Пугачевой. А в музыкальной школе №621, где Пугачевой после окончания музучилища пришлось полгода отработать учителем музыки, певицу прозвали Алка-кричалка за слишком громкую манеру общения с учениками. Далее...

Детство

1 июня 1926 года Глэдис Монро Бэйкер родила дочь, которую назвала Норма в честь известной актрисы того времени Нормы Толмэдж. Глэдис была замужем за Мартином Мортенсоном, но к этому времени они уже расстались, а через 2 года официально развелись. Отцовство Мартина вызывает большое сомнение, но ребенка она записала на его имя, назвав девочку Нормой Джин Мортенсон.

Глэдис много работала монтажницей на киностудии, а в свободное время веселилась, ей некогда было воспитывать дочь, и в возрасте 2-х недель отроду она отдает Норму приемным родителям. Вплоть до лета 1932 года (8 лет) Норма Джин росла в доме Болендеров. Они брали детей на воспитание, чтобы в те голодные годы кризиса хоть как-то прожить на детское пособие. Нельзя сказать, чтобы к девочке плохо относились в этом доме, но это была неродная семья, с чужими мамой и папой, проповедующими строгий образ жизни. Глэдис навещала иногда свою дочь, каждый раз появляясь неожиданно и погружая девочку в новою обстановку: они веселились, ели мороженое, ходили в кино.

Летом 1932 года Глэдис решает забрать дочь к себе. А через год, из-за смерти прадеда, Глэдис впадает в глубочайшую депрессию, из которой ей так и не удалось выйти в течении всей жизни. Норма Джин Бейкер (именно так звали все девочку до 20 лет) остается предоставленной самой себе. Ближайшая подруга Глэдис по работе на киностудии — Грейс Эткинсон Мак-Ки берет все заботы о Норме на себя. Она уже давно была очарована этим ребенком и лелеяла мечту — сделать Норму Джин звездой кино. Далее...

1. В. И. Ульянов — один из немногих политических деятелей, не имеющих автобиографии. В архивах был найден единственный листок, где он пытался начать свое жизнеописание, но продолжения так и не последовало.
2. «Любая кухарка способна управлять государством», — такого Ленин никогда не говорил. Эту фразу ему приписали, взяв из поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин». В действительности он писал так: «Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством... Мы требуем, чтобы обучение делу государственного управления велось сознательными рабочими и солдатами и чтобы начато было оно немедленно». Далее...

О своей жизни Чехов писал скупо, без охоты и достаточно официально. "У меня болезнь: автобиографофобия, - "признавался" он в 1899 году. - Читать про себя какие-либо подробности, а тем паче писать для печати – для меня это истинное мучение". Но множество записных книжек писателя, его писем, воспоминаний о нем современников и фотографий - материал более чем достаточный, чтобы открыть для себя Чехова. Это помогут сделать сто фактов о жизни писателя, которые РИА Новости будет ежедневно, начиная 29 января, публиковать в рамках проекта "Чехов 2010".

Факт № 100. «Было поистине изумительно то мужество, с которым болел и умер Чехов!», - сказал Бунин после его смерти

Со своей болезнью Чехов жил долгие годы, казалось, что она то отпускала его, то, наоборот, подступала все ближе. 

Многие современники Чехова в своих воспоминаниях не раз подтвердят одну и ту же мысль: Антон Павлович никогда не говорил о своей болезни и не жаловался на здоровье, даже в самые тяжелые моменты делая вид, что все в порядке, и боясь расстраивать близких и друзей. 

"Он даже и вида не подавал, что ему плохо. Боялся нас смутить... Я сам однажды видел мокроту, окрашенную кровью. Когда я спросил у него, что с ним, то он смутился, испугался своей оплошности, быстро смыл мокроту и сказал: Это так, пустяки. Не надо говорить Маше и матери", - вспоминал брат Чехова Михаил Павлович об эпизоде, случившемся за несколько лет до смерти Чехова.  

А вот что писал Чехов Суворину: "Я на днях едва не упал, и мне минуту казалось, что я умираю. Быстро иду к террасе, на которой сидят гости, стараюсь улыбаться, не подать вида, что жизнь моя обрывается… Как-то неловко падать и умирать при чужих".

А Левитан писал в письме Илье Репину так: "Сердце разрывается смотреть на Чехова - хворает тяжко, видно по всему - чахотка, но улыбается, не подает вида, что болен. Интересно, знает или не знает правду? Душа за него болит".

Находясь в Баденвейлере, Чехов писал маме и сестре: "Здоровье мое поправляется, входит в меня пудами, а не золотниками", "Здоровье с каждым днем все лучше и лучше"... Меж тем силы оставляли его с каждым днем. 

В статье, напечатанной в немецкой газете после смерти Чехова, его лечащий доктор Эрик Шверер писал: "Он переносил свою тяжелую болезнь, как герой. Со стоическим, изумительным спокойствием ожидал он смерти. И все успокаивал меня, просил не волноваться, не бегать к нему часто, был мил, деликатен и приветлив".

"Было поистине изумительно то мужество, с которым болел и умер Чехов! ", - позже скажет о нем Бунин. Далее...