Варлам Шаламов. Что я видел и понял в лагере.
- Чрезвычайную хрупкость человеческой культуры, цивилизации. Человек становился зверем через три недели — при тяжелой работе, холоде, голоде и побоях.
- Главное средство растления души — холод, в среднеазиатских лагерях, наверное, люди держались дольше — там было теплее.
- Понял, что дружба, товарищество никогда не зарождается в трудных, по-настоящему трудных — со ставкой жизни — условиях. Дружба зарождается в условиях трудных, но возможных (в больнице, а не в забое).
- Понял, что человек позднее всего хранит чувство злобы. Мяса на голодном человеке хватает только на злобу — к остальному он равнодушен.
- Понял разницу между тюрьмой, укрепляющей характер, и лагерем, растлевающим человеческую душу.
- Понял, что сталинские «победы» были одержаны потому, что он убивал невинных людей — организация, в десять раз меньшая по численности, но организация смела бы Сталина в два дня.
- Понял, что человек стал человеком потому, что он физически крепче, цепче любого животного — никакая лошадь не выдерживает работы на Крайнем Севере.
- Увидел, что единственная группа людей, которая держалась хоть чуть-чуть по-человечески в голоде и надругательствах, — это религиозники — сектанты — почти все и большая часть попов.
- Легче всего, первыми разлагаются партийные работники, военные.
- Увидел, каким веским аргументом для интеллигента бывает обыкновенная плюха.
- Что народ различает начальников по силе их удара, азарту битья.
- Побои как аргумент почти неотразимы (метод № 3).
- Узнал правду о подготовке таинственных процессов от мастеров сих дел.
- Понял, почему в тюрьме узнают политические новости (арест и т. д.) раньше, чем на воле.
- Узнал, что тюремная (и лагерная) «параша» никогда не бывает «парашей».
- Понял, что можно жить злобой.
- Понял, что можно жить равнодушием.
- Понял, почему человек живет не надеждами — надежд никаких не бывает, не волей — какая там воля, а инстинктом, чувством самосохранения — тем же началом, что и дерево, камень, животное.
- Горжусь, что решил в самом начале, еще в 1937 году, что никогда не буду бригадиром, если моя воля может привести к смерти другого человека — если моя воля должна служить начальству, угнетая других людей — таких же арестантов, как я.
- И физические и духовные силы мои оказались крепче, чем я думал, — в этой великой пробе, и я горжусь, что никого не продал, никого не послал на смерть, на срок, ни на кого не написал доноса.
- Горжусь, что ни одного заявления до 1955 года не писал (в 1955 г. Шаламов написал заявление на реабилитацию).
- Видел на месте так называемую «амнистию Берия» — было чего посмотреть.
- Видел, что женщины порядочнее, самоотверженнее мужчин — на Колыме нет случаев, чтобы муж приехал за женой. А жены приезжали, многие (Фаина Рабинович, жена Кривошея)(См. очерк «Зеленый прокурор» Собр.соч., т.I, с. 531-571).
- Видел удивительные северные семьи (вольнонаемных и бывших заключенных) с письмами «законным мужьям и женам» и т. д.
- Видел «первых Рокфеллеров», подпольных миллионеров, слушал их исповеди.
- Видел каторжников, а также многочисленные «контингента «Д», «Б» и т. п., «Берлаг».
- Понял, что можно добиться очень многого — больницы, перевода, — но рисковать жизнью — побои, карцерный лед.
- Видел ледяной карцер, вырубленный в скале, и сам в нем провел одну ночь.
- Страсть власти, свободного убийства велика — от больших людей до рядовых оперативников — с винтовкой (Серошапка (См. рассказ «Ягоды». Собр. Соч., т.I, с. 54-56.) и ему подобные).
- Неудержимую склонность русского человека к доносу, к жалобе.
- Узнал, что мир надо делить не на хороших и плохих людей, а на трусов и не трусов. 95% трусов при слабой угрозе способны на всякие подлости, смертельные подлости.
- Убежден, что лагерь — весь — отрицательная школа, даже час провести в нем нельзя — это час растления. Никому никогда ничего положительного лагерь не дал и не мог дать. На всех — заключенных и вольнонаемных — лагерь действует растлевающе.
- В каждой области были свои лагеря, на каждой стройке. Миллионы, десятки миллионов заключенных.
- Репрессии касались не только верха, а любого слоя общества — в любой деревне, на любом заводе, в любой семье были или родственники, или знакомые репрессированы.
- Лучшим временем своей жизни считаю месяцы, проведенные в камере Бутырской тюрьмы, где мне удавалось крепить дух слабых и где все говорили свободно.
- Научился «планировать» жизнь на день вперед, не больше.
- Понял, что воры — не люди.
- Что в лагере никаких преступников нет, что там сидят люди, которые были рядом с тобой (и завтра будут), которые пойманы за чертой, а не те, что преступили черту закона.
- Понял, какая страшная вещь — самолюбие мальчика, юноши: лучше украсть, чем попросить. Похвальба и это чувство бросают мальчиков на дно.
- Женщины в моей жизни не играли большой роли — лагерь тому причиной.
- Что знание людей — бесполезно, ибо своего поведения в отношении любого мерзавца я изменить не могу.
- Последние в рядах, которых все ненавидят — и конвоиры, и товарищи, — отстающих, больных, слабых, тех, которые не могут бежать на морозе.
- Я понял, что такое власть и что такое человек с ружьем.
- Что масштабы смещены и это самое характерное для лагеря.
- Что перейти из состояния заключенного в состояние вольного очень трудно, почти невозможно без длительной амортизации.
- Что писатель должен быть иностранцем — в вопросах, которые он описывает, а если он будет хорошо знать материал — он будет писать так, что его никто не поймет.