Правила жизни в России

Просмотров: 2402Комментарии: 0
Интересное

Пилар Бонет, шеф-корреспондент испанской газеты El Pais:

  • Я попала в Россию в 1984 году в качестве корреспондента El Pais. Москва была всегда интересна — и тогда, и сейчас. В 1980-е разнообразие ее жизни не лежало на поверхности, все нужно было искать самостоятельно. Но это была Москва с литературными салонами, вечеринками, кухонными посиделками, тайными сборищами, которые нужно было долго и тщательно искать. Я ходила на концерты в ДК Горбунова, ездила на фестивали. В то время иностранцы не могли вот так запросто выехать из Москвы, на все надо было просить разрешение МИДа, и фестиваль бардовской песни возле станции «Санаторная» был абсолютно запрещенной территорией. Я бродила по дворам с молодыми социологами, которые в то время работали дворниками, и встречалась с Ильей Кабаковым и Франциско Инфанте. Тогда еще была жива Ольга Ивинская, муза Бориса Пастернака, и я успела с ней познакомиться. Она была настоящим литературным персонажем — очень энергичная, остроумная, а в ее маленькой квартирке жила канарейка и стоял огромный рояль.
  • Когда в перестройку с фасадов начали снимать вывески «Слава КПСС», «Социализм — это советская власть плюс электрификация всей страны» и начались всевозможные перемены, я расстроилась. Я только закончила писать путеводитель по Москве. Сделала список церквей-призраков: на месте этого храма — склад, а на месте этого — фабрика. Но церкви быстро стали восстанавливать. В общем, книгу мне испортили напрочь: маршрут по церквям-призракам отпал, загадочные вывески — исчезли.
  • Я очень хорошо отношусь к Михаилу Горбачеву. У меня на его счет есть своя теория. Горбачев с юга России, из Ставрополя, при этом юрист, который совпадал с европейскими коммунистами, бывшими, по сути, социал-демократами. Благодаря этому смешению Юга и Запада у Горбачева есть редкое чувство гармонии, пропорции и здравого смысла. Он не договаривает фразу до конца, но четко доносит суть. Он не кровожаден и является, пожалуй, уникальным примером явления под названием «социализм с человеческим лицом». Ни он, ни его окружение не были замешаны в коррупции. Я уважаю его за то, что он начал рекламировать сеть «Пицца-Хат», показывая, как он зарабатывает деньги для своего фонда. Другое дело, что с перестройкой его команда не справилась, поскольку ни у кого из его людей не было достаточно сил, знаний, технологий.
  • Кремлевские пиарщики издеваются не только над народом, но и над своим начальством. Медведев и Путин одновременно закидывают удочки в какую-то реку, и один вытаскивает щуку, а второй — окуня... В голове не укладывается.
  • Россия — это конвейер потемкинских деревень. Сначала они были картонными, потом — деревянными, сейчас — виртуальными. Пока Россия не перестанет производить потемкинские деревни, мы будем иметь дело с тем, с чем имеем.
  • В 2006 году, на пресс-конференции, когда Ходорковский сидел в карцере, я задала Путину простой вопрос: «Некоторые думают, что то, что происходит с Ходорковским, — это месть. Я не хочу в это верить. Имеет ли руководство колонии особое распоряжение, или им посоветовали вести себя таким образом?» Он ответил: «Если честно, я даже не знаю, о чем вы говорите. Я знаю, что есть решение, обвинительный приговор суда, Ходорковский осужден, находится в местах лишения свободы». Дело даже не в том, что он ответил, а в том, что задавать такие вопросы в наше время очень сложно и даже неприлично. Пресс-конференции с тем же Горбачевым были настоящими, и он был единственным лидером этой страны, у которого можно было спрашивать все, что захочется. Сейчас общение российской прессы с властями сокращено до минимума.
  • Путин кажется мне человеком рассудочным и холодным. Впрочем, если ты скажешь что-то, что ему не понравится, он может выйти из себя.
  • Недавно я писала репортаж о ядерном полигоне в Семипалатинске, который был закрыт президентом Казахстана Нурсултаном Назарбаевым 29 августа 1991 года. История этого репортажа такова: в апреле этого года я познакомилась с американским антропологом Магдаленой Ставковски, которая жила рядом с этим полигоном. Она рассказала удивительные вещи: например, мясо в Семипалатинске не контролируется и попадает на рынки без всяких экспертиз. Металл, который валялся на полигоне, был продан на лом. Мы писали про Чернобыль, писали про Фукусиму, но в Семипалатинске, который находится буквально на границе с Россией, происходит что-то чудовищное. Территория полигона — 18 тысяч квадратных километров, там есть опытное поле, радиоактивное озеро. Что удивительно, через полигон идет обычная дорога, от Курчатова до Караганды. По ней ездят машины и ходят туристы, которые, бывает, ночуют рядом с полигоном. Десять дней я моталась по окрестностям Семипалатинска и ночевала в полузаброшенной деревне Муржик. Среди жителей есть слабоумные и люди с очевидными физическими недостатками. Последствия радиации. Это красивый и страшный мир: километры брошенной земли, по которой носятся табуны диких лошадей.
  • Музыку в российских ресторанах и кафе всегда ставят на максимальную громкость. Это банальная вещь, но мне она кажется проявлением агрессии.
  • Рестораны в России в четыре раза дороже, чем в Испании, — и в четыре раза хуже.
  • Мой друг, Валентин Лукьянин, главный редактор журнала «Урал», лет десять назад познакомил меня с бывшим уголовником и писателем Евгением Монахом. Я ездила в Екатеринбург общаться с Монахом. Он был совершенным продуктом своей эпохи, например, водил нас на кладбище, где была целая аллея бандитских надгробий «героев», павших в жестоких разборках. Фотограф снимал Монаха на фоне памятника братку с ключами от «мерседеса». Шикарная была фотография.
  • Евгений Монах и сам был серьезным бандитом, несколько раз сидел. Мне казалось, что он может спастись от своего прошлого через литературу: да, он писал достаточно просто, но его криминальный опыт был бесценным, и в этом было его преимущество перед другими писателями. Может, книги его и погубили — когда его убили, кто-то говорил мне, что это из-за того, что он писал. А может, он просто не смог оторваться от своего прошлого.
  • Я писала книгу о разных людях и их судьбах во времена перестройки. Одним из них был отец Александр Мень. Он произвел на меня удивительное впечатление: в мире, где православная церковь была высокомерной и далекой от простых людей, Мень казался удивительно человечным. Я была на его лекции в Литературном институте. Мень читал Библию, а я думала: «Как жалко, что мне в школе не объясняли Библию так доходчиво и понятно». Наши уроки религии были плохими, скучными.
  • Мень был убит через несколько дней после нашей первой встречи, и его убийц до сих пор не нашли. В своем интервью он намекал на то, что у него есть враги — черносотенцы, близкие к православной церкви. Я думаю, его убил какой-то придурок из полуграмотных мракобесов, которых достаточно в религиозных кругах. Не хочу никого обижать, но фанатиков везде достаточно.
  • В 2009 году я поехала в Южную Осетию, писать про президентские выборы. Пошла по избирательным участкам, а чтобы не таскать с собой компьютер, оставила его в пресс-центре, у охранника. Потом он звонил мне несколько раз, спрашивал, когда я заберу ноутбук. Я говорю: «Вечером». Но у них там была пересменка. Новый охранник увидел незнакомый компьютер, и с ним случился приступ паранойи. Он решил, что это бомба, позвонил эфэсбэшникам, оттуда приехали ребята с собакой, та обнюхала мой компьютер и присела на задние лапы — да, бомба. Я не знаю, почему собака так сделала — может, курсы плохо окончила. В общем, мой компьютер бросили в яму и взорвали. Вечером я возвращаюсь в пресс-центр, ищу компьютер, его нигде нет, на все мои вопросы сотрудники пресс-центра отвечают уклончиво: «Подождите, подождите, сейчас приедет Ирина». Действительно, приезжает на машине Ирина Гаглоева, министр печати и массовых коммуникаций Южной Осетии, и говорит: «Милая, эти идиоты взорвали твой компьютер». Я говорю: «Так, я все поняла, а теперь пусть пишут мне подробное объяснение. И еще одно — я должна видеть останки». И я добилась своего: приехал УАЗ с сотрудниками безопасности, меня посадили на заднее сиденье вместе с представителем МИД России, и мы поехали к яме. Там, в глубине, лежал мой взорванный мертвый компьютер. Я собрала все, что от него осталось, в пластиковый мешок и поехала обратно — в пресс-центр. Представьте себе такую картину: центр города, возле здания правительства поет хор детей — выборы ведь, и тут появляюсь я, с вонючим черным мешком в руках. Чистые похороны, не иначе. У меня до сих пор хранится объяснительная от капитана саперов, который подробно рассказывает, во сколько привезли собаку, каким именно образом она присела, как взорвали компьютер и как после проверки выяснилось, что это была ложная тревога. Осталось только вставить эту бумагу в рамочку.
  • Когда заходишь в метро, люди открывают дверь так быстро и с такой силой, что могут тебе нос сломать. Потребовались долгие годы тренировок, чтобы я научилась быстро проскакивать в дверь.
  • В 1997 году я писала о российских людях, которые меня поразили. Среди них была Анна Политковская. Тогда она еще не занималась Чечней, но уже писала на самые острые темы. Она рассказывала мне, что написала статью о бизнесе Владимира Гусинского, которая ему категорически не понравилась. Гусинский вызвал Политковскую к себе в офис, ее посадили в пустой кабинет, закрыли, и она довольно долго ждала, пока кто-нибудь придет. Потом входит Гусинский и показывает толстенную папку: «У нас тут на вас КОМПРОМАТ». И Политковская захохотала: «Да идите вы к черту, публикуйте, что хотите». Мне очень понравилась эта ее манера.
  • Российское общество кажется мне глубоко больным. Никто не понимает, где правда, а где ложь, и нужна помощь множества специалистов, чтобы вытащить народ из этой смуты. Человеческая жизнь ничего не стоит, а положительных героев — нет. Допустим, я хорошо отношусь к деятельности Алексея Навального, но его ведь в России мало кто знает, и по телевизору его не показывают.
  • Я брала интервью у Дмитрия Медведева и назвала его «очаровательным человеком». Я не отказываюсь от своих слов: в разговоре Медведев и вправду приятен. Но я считаю, что он много говорит и мало делает, а вся его говорильня мне не интересна. Если называть вещи своими именами, то Медведев — тень Путина.
  • Мне очень нравится Сибирь: огромные просторы, раскрепощенные люди, белый снег. Я родилась на Ибице, и поэтому ненавижу жару и шум. Так что Сибирь — мое место.
  • Когда в Москве были пожары, я встречалась с добровольцами и видела, как простые люди пытаются бороться с огнем. Самым ужасным было даже не то, что горит половина страны, а то, что московское руководство оказалось не в состоянии с этим справиться. Я процитировала в статье популярный в то время анекдот: «Ларри Кинг спрашивает Путина: «Что случилось с вашей страной?» — «Она сгорела». Смотрите сами: ваш президент Медведев во время пожаров был в Абхазии, а я знала, что он отдыхает в Сочи. Я об этом написала, и никаких опровержений не последовало. То есть здесь народ парится и жарится, а тандем — где-то там, отдыхает. В этом на самом деле и состоит главная проблема ваших властей — они не разделяют судьбу простых людей, они далеки от народа. Когда в Испании случается национальная трагедия, король и королева едут на похороны. Возьмите катастрофу с «Булгарией». Кто-нибудь из вашей верхушки ездил на похороны? Никто. Пока последний труп не убрали, их на месте не было. Они не доверяют народу, а русских надо уважать. И любить.
  • Россия похожа на большого слона или большого медведя. Может быть очень опасной, если подойти к ней не с той стороны. Тут так: если уж тебя любят, то душат в объятиях, а если уж ненавидят, то убивают.
  • В России ощущается очень большой дефицит любви и доверия. И с этим срочно нужно что-то делать.
  • Здесь есть много тем для расследований. Проблема в том, чтобы знать, когда нужно остановиться. Я собиралась написать про то, как в Испанию и США с Урала везли контрабандную медь под прикрытием установки памятников работы Зураба Церетели. У меня были знакомые в Екатеринбурге, и один из них сказал, что про медь многие знают, многие принимали участие в этой, скажем так, операции, один человек был убит — в общем, представитель Ельцина в Свердловской области отсоветовал мне копать дальше. Хотя там все лежало на поверхности: было два указа Ельцина, разрешающие, насколько я помню, вывоз 16 тысяч тонн меди с Урала за границу — на два памятника Христофору Колумбу, в США и Испанию. В США так ничего и не сделали, а в Испании на монумент пошло всего 400 тонн, я сама звонила в испанскую фирму и выясняла, сколько он весит. Что произошло с оставшейся медью? Мне кажется, ответ очевиден.
  • Я была в Москве, когда здесь был путч. Если говорить о том, что я помню наиболее четко, то это чувство освобождения, которое охватило всех после митинга 22 августа 1991 года. Мы шли по Каменному мосту, и общество казалось свободным, и мы тоже были свободны. Это был нечеловеческий кайф: я, свободная, среди свободных людей. Больше такого ощущения у меня не было — ни до путча, ни после.

Источник: esquire.ru


Оставьте комментарий!

grin LOL cheese smile wink smirk rolleyes confused surprised big surprise tongue laugh tongue rolleye tongue wink raspberry blank stare long face ohh grrr gulp oh oh downer red face sick shut eye hmmm mad angry zipper kiss shock cool smile cool smirk cool grin cool hmm cool mad cool cheese vampire snake excaim question


Комментарий будет опубликован после проверки

     

  

(обязательно)